Расчлененность восприятия: откуда пошел тренд на психопатию в современном искусстве

Отношения 03.05.2025 0 10 Просмотров

Почему сюжеты многих востребованных современных писателей напоминают записи в медкартах врача психиатрического профиля, «Вечерняя Москва» разбиралась с психологом и литературоведом.

Откуда пошел тренд на психопатию в современном искусстве — © Вечерняя Москва

Героиня идет на кладбище и режет петуха, потому что хочет улучшить кровообращение, герой 12 лет «заливает глаза», наконец встречает любовь всей жизни, но она надевает платье его бывшей жены, и он ее убивает…

Если вы бываете на книжных ярмарках, то наверняка замечаете, какую аудиторию собирает литература, посвященная уже не психологии, а психотерапии, а то и психиатрии с тематикой далеко не «лайт». Булимия, анорексия, «биполярочка», «анатомия» индивидуальной и групповой агрессии, секты и психология их жертв, ну и, конечно, наши любимые «абьюзеры» и «нарциссы», черты которых авторы опусов предлагают углядеть в каждом втором.

Не отстает и «художка». Из новенького — «Нож» Салмана Ружди, «Голод» Светланы Павловой, «Семь способов засолки душ» Веры Богдановой: терроризм, расстройство пищевого поведения, секты, ну как-то так. Интересно, что психопатология проникает даже в те тексты, которые, скорее всего, так не задумывались…

— Когда я пытался ухватиться в тексте рассказов за что-нибудь, что подсказало бы мне хорошую версию модели психики героев, я обратил внимание, как один из них описывает свою невесту, — комментирует сборник малой прозы Анны Чухлебовой «Легкий способ завязать с сатанизмом» психолог Сергей Алхутов. — Это не описание человека, а перечисление органов и частей тела — нос, «цепкие лапки», губы, язык и даже «кожаные ребра неба». Эта странная расчлененность восприятия напомнила мне то, как американский психолог Джулиан Джейнс описывает микенскую графику (она «в целом изображает человека как совокупность странно сочлененных конечностей, суставы недоразвиты, а туловище почти отделено от бедер»). Одна из ключевых идей Джейнса заключается в том, что по сегодняшним меркам все жители древних Микен были шизофрениками.

Психолог обращает внимание на сюжеты и языковые тропы, которые использует автор.

— Рассказчица работает в школе, она учительница, однако ее ученик Петров плюется в нее жеваной бумагой. Приструнить Петрова она не может и жалуется своей маме. Затем, после нескольких пассажей о неприятии себя, она выносит за пределы себя самой еще одну ответственность — за состояние тела. Она все время мерзнет: «виновато кровообращение». Тогда она отправляется резать петуха на кладбище. Примечательно, что и там она вешает вину на Петрова: «Чуть не забыла кровью губы смазать, вот же Петров, и тут пакостит».

Сюжет об обращении к черной магии, по мнению Алхутова, говорит сам за себя.

— Это классическая логика параноидального психопата. Поскольку обычными для так называемого нормотипического человека способами установить контроль над окружающим параноику не удается, он вырабатывает другие, весьма необычные способы. Например, прибегает к черной магии, иногда хорошо осознаваемой и ритуализованной (убийство петухов на кладбище), иногда неосознанной — непонятным героине способом она одному мужчине «устроила» перелом, другому — смерть…

Литературовед Анна Жучкова считает, что стоит отличать «поэтику безумия» от тренда на психопатологию. Первое — это работа с ассоциативностью, сюжетикой сна, глубинными структурами бессознательного. Второе — политическое и коммерческое явление.

— «Не дай мне бог сойти с ума…» — писал Пушкин. И рассматривал два варианта развития ситуации. Так-то сойти с ума неплохо — будешь жить вольно, говорить с птицами и зверями. Но «вот беда: сойди с ума <…> // Посадят на цепь дурака // И сквозь решетку, как зверка, // Дразнить тебя придут». Первый вариант, безумие как расширение сознания, в литературе дело почетное. Это Гофман и Кафка. Это Гессе, в «Степном волке» сказавший: «Вход не для всех, только для сумасшедших».

Но есть и другое: тема психопатологий используется, чтобы показать Россию «сквозь решетку, как зверка», выставив русских сидящими на цепи дураками. Добротный перевод священного безумия на рельсы социалочки — проза Л. Петрушевской. Сегодня на это пустили выпускниц Школы писательского мастерства CWS, чьи творения (развивашки для любителей) направляются прямиком на профессиональную премию «Большая книга». На это работали другие творческие резиденции, выращивая нужные им темы и жанры: психопатология, травма, псевдоэтническое фэнтези с элементами хоррора, — считает Анна Жучкова.

Она предлагает проследить историю тренда. С 1990-х, когда «лакуну официального метода заняли адепты постмодерна» (С. Казначеев), пошел запрос на исторический роман о травме XX века с антисоветской и, шире, антирусской направленностью. Год за годом в премиях побеждали романы, боровшиеся с «советским» — когда СССР давно уже не было — и отменявшие таким образом не столько советскую, сколько русскую историю. Лидеры мнений, курировавшие этот процесс, поняв в феврале 2022 года, что не успевают довершить начатое, поднялись в последнюю отчаянную атаку с лозунгом: «Стыдно быть русскими!»

— Понимая, что тренды должны обновляться (маскируя внешней динамикой суть), в 2017-м тренд на травму XX века заменили трендом на уродство современного «маленького» человека, ставшего таким по вине государства…

Премиальный процесс 2017 года: «Русский Букер» получила Александра Николаенко с романом об убийце-психопате «Убить Бобрыкина». Приз критического сообщества и выбор старейшин «НоС» — Алексей Сальников с романом о женщине-маньячке и тотальном безумии смерти «Петровы в гриппе и вокруг него». Еще в премиальных списках: «Тайный год» Михаила Гиголашвили (безумие русского Средневековья и Ивана Грозного), «Неизвестность» Алексея Слаповского (аутист как герой нашего времени), «Заххок» Владимира Медведева (шизофрения одного героя, паранойя другого), «Обнаженная натура» Валерия Бочкова (о психопате-убийце), «Принц инкогнито» Антона Понизовского (о психопате-поджигателе).

Годы идут, задача остается той же: показать русского человека ненормальным, жалким, убогим; не дать поверить в себя, в сильную и светлую Россию… Но это уже мало кого волнует. Морок спадает. И сквозь покров этой выморочной литературы начинает светить солнце.